Предисловие к «Библейским сонатам»

Информация » Предисловие к «Библейским сонатам»

Пожалуй, самое известное произведение видного немецкого композитора эпохи барокко Иоганна Кунау - это его так называемые «Библейские сонаты» (точнее - «Музыкальное представление нескольких библейских историй») для клавира. Сборник из 6 сонат, иллюстрировавших отдельные ветхозаветные истории, был опубликован Кунау в 1700 году в Лейпциге. Это, пожалуй, наиболее ранняя из всех известных публикаций программных клавирных сонат. Причем программа этого цикла не ограничивается лишь заглавиями каждой сонаты и ее отдельных частей. Она довольно подробно выписана и помещена в Предисловии ко всему изданию, в начале которого Кунау высказывает целый ряд важных соображений музыкально-теоретического и эстетического характера, излагая, в частности, свои воззрения на выразительные и изобразительные возможности музыки. Настоящая публикация является первым в России переводом Предисловия к «Библейским сонатам» Кунау на русский язык. Перевод выполнен кандидатом искусствоведения Н.В. Остроумовой.

Благосклонный читатель!

Ныне я в четвертый раз представляю клавирные сочинения моего скромного изобретения в гравированном издании. Это шесть сонат, в которых я попытался разыграть перед любителями библейские истории. В том, что я по традиции даю имя своему чаду, я уподобляюсь господам адвокатам, которые в своих Libellis[1] выражают свой Genus Actionis[2]. Однако, прикладывая такие усилия, они дают в руки противникам счастливый случай пуститься в диспут, если указанное обозначение не соответствует действительности, а солидное имя вовсе не подходит к содержанию, так будто все дело только в названии, и оно само по себе может дать основания для жалоб. Так же и эти мои сонаты будут неоднократно упомянуты, и скажут, что они вовсе не представляют того, что заключается в сопутствующих им серьезных словах, и что они имели бы больший успех, если бы я не размышлял в них о подобных вещах. Однако, по моему мнению, также верно и то, что иные вещи в данном случае были бы весьма сомнительны, если бы словесные описания не указывали на особенности моего замысла: так, во Второй сонате резкий пароксизм безумия царя Саула передан последовательностью расходящихся квинт, а его великая меланхолия и глубокая чувствительность - посредством кажущегося превышения границ модуса в теме. Также и с помощью других средств выражения можно убедиться в том, что они используются к месту и не появляются без основания. Так же верно и мое убеждение, что я в этих местах обхожусь без нелепостей. Я не первый, кто прибегает к подобного рода изобретениям: уже у знаменитого Фробергера и других превосходных композиторов имелись изображения различных баталий, водопадов, похоронных церемоний, которые нередко использовали те же самые приемы, что встречаются в моих сонатах, а прилагаемое всюду слово лишь обнаруживает намерения автора. Кроме того, хорошо известно, что все виртуозы, особенно в древности, касались решения посредством музыки почти всех проблем, которыми овладели в ораторском искусстве, скульптуре и живописи. Однако они в некоторых случаях давали этим искусствам преимущества над музыкой. Известно, что любой ребенок уже с трех-четырех лет в состоянии отгадать, что желает передать кисть или резец художника, и люди тех времен верили, что если натурально изобразить кисть винограда, то даже неразумная птица подлетит к ней. Это искусство способно в набросках лиц дать выражение внутренних качеств и нравов людей. Также не ново, что при виде изображений веселых или трагических сцен, зрители смеются или плачут. Ныне красноречие имеет полную власть над нравами слушателей, уподобляя их воску, которому придает форму траура, веселья, милосердия, гнева, влюбленности и других настроений.

Тем не менее, ничто не отнимет и у музыки ее выразительных возможностей, составивших ей славу за долгое время ее существования. Некоторые станут утверждать, что не должно в подобных случаях опираться на сказания об Орфее и Амфионе, которые творили с помощью музыки удивительные вещи. Не следует также принимать на веру упомянутые в Писании чудеса, которые произошли с Саулом и с Иерихонскими стенами под влиянием музыки. Ведь все эти сообщения являются отражением иносказательного языка поэтов, где в оправдание говорится о Божественном Персте. И, следовательно, я должен опираться лишь на данные опыта, либо на собственную совесть, и мне должно быть известно, что музыка доставляет, прежде всего, веселье и развлечение.

Между тем, очевидно, что недалеки от истины и те, кто утверждает, что в музыке действует рука, управляющая нравами слушателя по своему желанию. Абсолютно истинно, что многое становится возможным, если верно следовать художественным принципам, правильно использовать модусы, интервалы, темп, метр и так далее. Посредством этого, художник имеет власть над слушателем, внушая ему радость, горесть, любовь, надежду, жестокость, милосердие или любые другие побуждения, какие он только пожелает. И если это само по себе не вызывает сомнений, то все же необходимо добавить, что люди достаточно различны. В зависимости от настроения слушателя, музыка достигает своего намерения легко или с трудом. Добрый дух может без труда поддаться воздействию радости или страдания, и напротив, художник прикладывает большие усилия, когда он должен достичь подобного в отношении меланхолика и холерика. Таким образом Тимофей обычно с помощью музыки склонял благоволящего к войне Александра, чтобы то поднял оружие против своих врагов. Однако, если нужно было склонить его к миру, этого было довольно трудно достигнуть. Так, пользуются главным образом вокальной музыкой, если хотят повлиять на нравы, потому что слова в наибольшей степени этому способствуют. Так как речь уже сама по себе производит определенное действие, то с помощью музыки она приобретает огромную силу. Это подтверждают многие церковные сочинения, исключая тех бездумных композиторов, которые, к примеру, в Kyrie eleison применяют такой стиль, что это звучит подобно крестьянскому танцу Pumper-Nicol, в то время как здесь следует использовать стиль Musica Pathetica. Особенно это относится к театральному и оперному стилям, которые могут с успехом использоваться как для духовных, так и для профанных сюжетов, как это происходит у мастеров, владеющих выражением аффектов, и в других вещах. Безусловно, существует много искусных сочинений как у наших, так и у итальянских музыкантов. Среди прочих, по моему мнению, стоит автор, необычный и восхитительный. Я умалчиваю здесь его имя, чтобы другие, обладающие вполне заслуженной славой, которые тоже могли бы быть упомянуты, не рассердились на меня. Но тому, кто настолько любознателен, что хочет узнать это имя, я хочу доставить удовольствие и в качестве Lusu ingenii[3] (представляемое мной сочинение, как отчетливо дает понять моя юная муза на первом титульном листе, является ничем иным как подобной Lusu) позволю отгадать его с помощью алгебраической задачи. Прежде всего, он должен узнать, что каждой букве соответствует определенное число, согласно ее положению в алфавите: А означает 1, В - 2 и так далее. Я не стану раскрывать читателю, веду ли я счет с начала или с конца алфавита. Я делаю это потому, что при счете с конца числовые значения букв не так бросаются в глаза. Между тем, имя появляется после правильного решения. Эта алгебраическая задача звучит так: все буквы вместе дают определенное число. Первая цифра составляет четверть от него, если к ней прибавить 4. Вторая на 8 превышает цифру, составляющую восьмую часть целого. Если к третьей цифре прибавить один, то она будет составлять третью часть от значения первой буквы. Отнимая 4 от остатка, который составляют последующие буквы, получаем такое отношение к предыдущим трем буквам, как между тремя углами треугольника и двумя прямыми углами. Четвертая цифра получается путем утроения предыдущей. И когда к сумме этих четырех букв прибавить 7, то пятая получается с помощью извлечения квадратного корня из этого числа. Шестая цифра такова, что если к ней прибавить единицу, получается кубический корень из пятой. Если отнять от седьмой цифры 2, и ту же двойку прибавить к восьмой, то каждая из них составит восьмую часть целого, то есть названной выше и неизвестной суммы. Кто решил эту задачку, тот может считать себя наполовину Эдипом. Если же уравнение не решается, то можно прибегнуть к учениям Кардани, Вите и других математиков, касающихся извлечения корня, или к учению о параболе англичанина Тома Баккери, и найти прибежище в основных правилах[4].

Но я снова возвращаюсь к своей цели. До этого я говорил о пении и силе его воздействия, достигаемой посредством слов, но там, где чисто инструментальная музыка побуждает к такому аффекту, она достигает большего, и здесь имеет значение принцип, который скрыт от многих музыкантов. Музыка принадлежит к математическим наукам и, несомненно, имеет точные основы. Никто не может постичь этого, если не знает о монохорде. Это знание убедительно повествует о происхождении гармонии вместе со всеми интервалами и вызывает удивление. Кто обладает достаточной проницательностью в понимании алгебры, тот сможет с легкостью распределить тысячи разрозненных частей в отдельные пункты и номера, перебросив между ними прочный мост, так что отдельные сегменты струны зазвучат, образуя совместно с другими желаемые интервалы. Отсюда происходит убедительное, но обманчивое представление слушателя, основывающееся на такой демонстрации, но об этом я собираюсь рассказать в другое время, когда с Божьей помощью выпущу в свет особый труд по композиции, в котором исследую основы музыки, как это уже сделано в великолепном и достойном восхищения труде Маттезона, а также в моем «Музыкальном шарлатане», и который должен направить к изобретению превосходных Artis combinatoriae[5]. В нем встретятся различные вещи, которым иным людям могут показаться парадоксальными. Например, тот, кто еще находится, так сказать, на ученической скамье в изучении композиции, уже знает, что движение двух или более совершенных консонансов, следующих непосредственно друг за другом, недопустимо, и находятся такие строгие цензоры, которые даже тех композиторов, кто по праву заслуживает лаврового венка среди творцов музыки, причисляют к неуклюжим ремесленникам и крестьянским певцам, если эти композиторы поступают вопреки общепринятым правилам. Однако следует знать причину запрета таких последовательностей, а дело здесь в том, что они внушают уху большое отвращение, так как посредством таких совершенных консонансов оно так насыщается, что не может слушать без досады, когда они следуют непосредственно друг за другом. Но если в некоторых случаях квинты и октавы, повторяясь дважды, не являются неприятными для уха, но, соединяясь определенным образом, хорошо звучат, то почему бы нам не сказать в таком случае, следуя юридическому роду суждения, cessante ratione prohibitionis, cessat ipsa prohibitio[6].

Выше я говорил о правильном употреблении гармонии и интервалов. Именно это имеется в виду, когда утверждают, что в том или ином музыкальном разделе выражен тот или иной аффект, так что слушатель может в общих чертах представить выражаемое. Я удивляюсь тому, что многие музыканты, а особенно те, которым известны основы музыкального искусства (отметим, что к числу принадлежит Афанасий Кирхер), вопреки Principia Matheseos, держатся за старые предрассудки, и в своей наивной вере слепо повторяют, что такая-то тональность может оказать именно такое действие, а другая другое. Знаменитый Царлино в своем широко известном труде Istituzioni Harmoniche (часть 4, глава 5), по моему мнению, выразился наилучшим образом, когда в своем рассуждении о свойствах тонов прибегал к словам: si dice, dicono, referiscono - «говорят», «рассказывают» и так далее. В этом случае истинно, что каждая тональность посредством своего строения может произвести определенное действие. Например, когда в одном случае секунда дает мажор, а в другом минор, то есть когда полутона образуют мажорную гамму и когда упомянутые полутона образуют минорную гамму, это действует по-разному. Подобное происходит и при транспозиции, когда пьеса из натурального С переходит секундой выше в D, тогда получается уже другой аффект. Особенно сильно ощущается различие между тональностями с мажорной терцией и с минорной, так что каждый в совершенстве представляет совершенство и веселье, или печаль и меланхолию, так что нужное действие производится посредством положения коммы и других незначительных смещений тонов. Однако если темперамент слушателя не расположен к вниманию, если также модуляция, темп, медленность или быстрота, а также метр этому не способствуют, то музыка окажет почти так же мало действия, как пение сказочных сирен на заткнутые уши Улисса и его товарищей.

Между тем, стремясь в данном сочинении выразить свои намерения и как можно скорее вынести свое суждение, необходимо обратить внимание на использование в музыке различных родов экспрессии. По моему мнению, первый из них представляет собой определенные аффекты, посредством которых побуждают слушателя к соответствующему настроению. Затем следует другие, происходящие из природы или искусства. И эти последние действуют таким образом, что слушатель может воспринять намерение композитора, даже если аффект не подчеркнут словом. Когда имитируют пение птицы, как кукушки, так и соловья, звон колоколов, грохот пушек, а также, когда один инструмент имитирует другой, например, на клавире изображается звучание труб и литавр. Или когда стремление к аналогии выражается в том, что сами музыкальные разделы строятся таким образом, что могут в aliquo tertio быть сравнимы с изображаемыми вещами. И в этом случае слова конечно необходимы, так как если речь идет о правильном понимании, то звучащие гармонии здесь столь же беспомощны (или еще беспомощнее), чем язык немых. Таким образом, я представляю в первой сонате рычание и топот Голиафа, которые звучат вызывающе, благодаря пунктирному ритму и дополнительным шумам. Бегство филистимлян и их преследование отражены в фуге из быстрых нот, где звуки словно преследуют друг друга. В третьей сонате влюбленный, веселый, а затем несчастный и испуганный жених представлен с помощью приятной мелодии вместе с несколькими смешанными чуждыми тонами каденциями; равным образом, обман Лавана передан с помощью вводящей в заблуждение необычной последовательности из одной тональности в другую (что в Италии называется inganno). Сомнения Гедеона выражены с помощью нескольких там и тут появляющихся высоких секунд, подобных исполнению неуверенного певца, голос которого шатается то туда, то сюда. Другие вещи получают другое выражение с целью создания подобия. В таких случаях требуется правильная интерпретация. Поэтому здесь употребляются слова, которые настолько точны, что дают понять задуманное другим, давая правильное толкование, и для музыканта вполне простительно, если он объясняет некоторые неясные вещи с помощью слов. Я отношу сюда появившуюся несколькими годами ранее сонату, сочиненную княжеским капельмейстером, которой он дал титул La medica. Насколько я могу вспомнить, это описание стонов больного и его близких, последние бегут к доктору, извергают слова своего горя, наконец, появляется жига, под которой стоят слова: «пациент поправляется, но не совсем достиг выздоровления». По этому поводу смеялись, и было мнение, что, будь это в его силах, автор мог бы хорошо изобразить радость полного выздоровления. Насколько, однако, я могу судить, здесь была веская причина для приведения таких слов и замечаний. Соната начинается в d-moll. В жиге происходит модуляция в g-moll. Когда, наконец, в финале возвращается d, то слух еще не получает удовлетворения и охотнее услышал бы каденцию в g [moll]. Для выражения чувства печали и радости, которые легко представимы в музыке, слова излишни, если они не обозначают что-то индивидуальное, как случается в данных сонатах, когда речь идет об изображении печальных вздохов Езекии, плача Петра, жалоб Иеремии и других скорбящих людей.

Впрочем, предполагаемые слова подписаны под нотами на итальянским языке, отчасти потому, что немецкий шрифт не столь пригоден для гравировки, так что гравировщикам останется меньше работы, отчасти также потому, что итальянский язык отнюдь не чужд современным музыкантам, к тому же он более музыкален и приятен, особенно из-за тех прекрасных оборотов, которые встречаются в нем чаще, чем в латинских и французских книгах. Умалчиваю здесь о том, что во многих кантатах и операх, написанных на этом исконном языке, отсутствует внимание к выразительности текста и аффектам.

Но для того, чтобы тот, кто не учил язык музыкантов-виртуозов, мог понять мои намерения относительно содержания, я также предпослал каждой сонате немецкий текст с изложением моих мыслей по поводу этих историй. Следуя примеру и обычаю, принятому для опер и комедий, я привожу содержание этих историй в немногих словах, и этого вполне достаточно. Однако так как все уже хорошо знают эти истории, я изложил также свои мысли, нашедшие свои отражение в этих сонатах, чтобы подготовить чувства слушателя к нужным аффектам, а его разум к постижению моих намерений.

Так как истории, которые я здесь представляю, мало удобны для выражения с помощью музыки, полагаю, меня простят, что распределение словесных пояснений не всегда может показаться адекватным.

Отмечу, что по той причине, что ноты не одинаковы, а различны, и не вполне привычны для гравировки для клавира, то тут и там происходит не вполне точное соблюдение правил табулатуры, а ноты выстроены не перпендикулярно одна над другой, как им подобает быть. Однако благосклонный музыкант поймет и простит эти малые недостатки.

Он благосклонно примет мои добрые намерения, и не должен руководствоваться ничем иным кроме своего вкуса. Как и в предыдущих случаях, когда я сам выступал в качестве автора предисловия уже после того, как была сделана гравировка, упомяну о желательности изменений и улучшений. Надеюсь также, что эта пробная работа удастся лучше, чем прошлая.

Информация о музыке:

Джаз в жизни
Хоть мы и не сверхлюди, но это свойство имеет для нас некую неодолимую привлекательность. И мы тоже порой джазуем. Самый классический образец джазмена в жизни - это джентльмен-денди. Безукоризненный денди в светском обществе только и делает, что джазует. Именно потому он и попал на перо Оскара Уа ...

Планирование работы по пению в детском саду
В течение года с детьми старшей группы разучивается около 20 (и больше) песен, разнообразных и по форме, и по содержанию. Это песни описательного, повествовательного, танцевального, игрового характера, песни протяжные, лирические, торжественные, героические, грустные и веселые. Главное их качество ...

Густав Малер
Густав Малер (1860-1911) Австрийский композитор, дирижёр, оперный режиссёр. Родился в чешской деревне Калиште, в том же году семья переехала в Иглаву (современная Йиглава). С 1875 учился в Венской консерватории, в том числе у Ю. Эпштейна (фортепьяно), в 1878-80 посещал философский (я ничего не п ...

Навигация

Copyright © 2024 - All Rights Reserved - www.fairmusic.ru